Может, оридж? Просто какой-то оридж - с магами, сказочниками и бродячими артистами?
Со всеми выше перечисленными, как заказывали
ДОМ У ДОРОГИ
ДОМ У ДОРОГИ
Утром пришел Сказочник. Потоптался нерешительно на пороге, поскребся в запертую дверь, застенчиво посмотрел большими невинными глазами на открывшую ему сонную трактирщицу.
- Уф, – сказала мамаша Ханги, окончательно просыпаясь и встревожено озираясь. – Что? Где преследователи? Ты ранен? Сколько у нас времени? Да что ты стоишь, чучело, мишень из себя изображаешь? Проходи!
Сказочник послушно вошел внутрь и подождал, пока за ним не захлопнется дверь.
- Нет никакой погони, – уверил он трактирщицу. – Просто...
Он сделал паузу и словно по сигналу его живот издал жалобный стон. Мамаша Ханги устало привалилась к стене и потерла лицо.
- Ох, малыш, сведешь ты меня в могилу!
- Я? – Сказочник уставился на нее замутившимися глазами.
Мамаша Ханги чувствительно шлепнула его по щеке, пробуждая от транса. Сказочник дернулся, покачнулся, заозирался, вспоминая, и буйно покраснел.
- Простите, – выдавил он. – Я же обещал, и вы объясняли, но... это сложно.
- Это сильнее тебя, – вздохнула хозяйка. – Пойдем уже на кухню, покормим тебя. Расскажешь заодно, от каких таких бед у тебя живот к спине прилип. В последнем письме вроде еще все благополучно было. Хотя когда это письмо было, а, малыш?
Сказочник зарумянился, пискнул «простите» и мышью шмыгнул на кухню. Маленькой серой мышью. Могут же, когда прижмет.
Какое все же небо бездонное утром! И холодное, как лед, даром, что солнце слепит: осень на носу.
Откуда-то из пристроек доносился бас хозяина. Рассчитывается с Эвардом, не иначе. Эвард что-то начал задирать цену в последнее время на продукты, неспокойно, говорит, становится в столице, смута какая-то зреет. А где смута, там неприятности бедным рабочим лошадкам, развозящим припасы в такие уголки, как этот трактир. Ну, положим, «Дом и дороги» не такая уж дыра, как заливает Эвард...
Хозяйка высунула нос из кухни и велела Робину поторапливаться. Утро в самом разгаре, уже и люди стали заглядывать, а на кухне котлы еще пустые. Где вода? Хватит облака считать уже!
Робин покрутил носом, покосился на чистое небо, и поплелся за ведром. Хозяйка, может, и кудесница насчет еды, но даже она без воды ничего не состряпает.
Днем нагрянула королевская гвардия. Не с облавой, конечно. Заведение папаши Ханги было порой весьма шумным, но очень законопослушным и даже пристойным местом. Гвардейцы просто проезжали мимо, да смилуется над нами Спящая. Ввалились веселой гурьбой, переговариваясь и похохатывая. Сразу видно – не по службе. Заняли половину столов, сдвинули их вместе, опустошили кухню заказом.
- Приятно видеть столько здоровых молодых ребят, – хихикнула бабка Нина, завсегдатай трактира.
О, бабка Нина в молодости была той еще шалуньей! Да и сейчас не упускала случая поглазеть на широкие плечи и подтянутую задницу солдатиков. Да что там поглазеть! У Нины и сейчас был ухажер из соседней деревни. Старик клялся и божился, что если «красотка» и дальше будет водить его за нос, он не выдержит и украдет строптивицу! Да и под венец негодяйку! «Негодяйка» только смеялась над ним.
Хорошо, размышляла мамаша Ханги, что Потапыча нет у них в данный момент, не то не избежать скандала.
А гвардейцы пожуют быстро и отчалят. Народ молодой, прыткий.
А то, что в комнате на втором этаже спит Сказочник, им, силам права и, что важнее, порядка, незачем знать.
- Видишь того барда? – пробормотала мамаша Ханги на ухо супругу.
Вышеупомянутый музыкант был уже совсем стариком, но его пальцы, тихо перебирающие струны лютни и настраивающие ее, был еще ловкими.
Папаша Ханги буркнул и налил кружку для поджидающей Милли. Девчонка погрузила ее на поднос и упорхнула в зал. Толковая и шустрая, не то что этот Робин. Работает, считай, за двоих. Хорошо еще, этим вечером не так много посетителей.
- Кажется, нам придется искать нового помощника, – вздохнула мамаша Ханги.
Их воспитанник, долговязый и немного мечтательный паренек, примостился у ног барда и влюбленным взглядом следил за его руками.
- Учишь их, учишь ремеслу, а они задерут хвост и ищи-свищи в поле, – ворчал Ханги.
Его супруга хихикнула и вздохнула.
- Мы всегда знали, что Робин не останется здесь, – мягко напомнила она. – Он и так задержался дольше, чем я надеялась.
- Задержался, как же. Как будто я отпустил бы этакого задохлика раньше времени.
Мамаша Ханги легко коснулась плеча мужа в безмолвной ласке и снова ушла на кухню.
Вершины деревьев чернели на фоне синего-синего неба. Закат уже отгорел, и мамаша Ханги вышла зажечь фонарь на задней террасе, оповещая возможных ночных гостей, что все спокойно. Алый фонарь неподвижно висел под крышей.
Дверь открылась, выпуская гомон и гвалт полного трактира на улицу, и тут же закрылась, отрезав шум как по волшебству.
Папаша Ханги, тяжело ступая, подошел к супруге и приобнял за плечи. Они помолчали немного, слушая пение сверчков. И не скажешь даже, что по ту сторону трактира, через дорогу и дюны, засыпает море.
- Штиль, – сказал Ханги. – Думаешь, придет кто?
- Кто их знает.
- Помочь?
- Не мужское это дело, – ласково сказала его жена, – ночных встречать.
- Так и скажи, что сплетниц своих ждешь.
Мамаша Ханги легонько ткнула супруга локтем. Тот притворно охнул и утопал с террасы под тихий смех супруги.
Чуть позже мамаша Ханги зашла на кухню за вином и заранее приготовленной корзинкой. «Сплетницы» всегда собирались во флигеле. И всегда ночью. За все долгие годы супружества папаша Ханги так ни разу не видел их. Но он доверял супруге, – а как же иначе, после стольких-то лет? – и не лез в ее женские тайны.
Больше не лез. Залезешь однажды – живи потом женатым.
Милли протирала картинки хозяина. Это была ответственная работа, и хозяйка не поручала ее кому попало. Милли получила позволение коснуться тонких рамок только на третий год своей работы здесь. А сейчас эта почетная обязанность возлежит только на ее плечах! Никто больше не смеет касаться этих картин, разглядывать их с такого близкого расстояния. Даже, как заметила девушка, даже сам хозяин с хозяйкой практически не подходят к ним. А ведь там изображена вся их огромная семья, все друзья и работники. Но Милли уже большая девочка и все понимает. Некоторые картинки старые даже на вид, и наверняка люди, изображенные на них, уже давным-давно мертвы. Вероятно, ей тоже было бы больно глядеть на своих умерших родичей.
Откуда ей знать. Милли всю жизнь была ничейной бродяжкой, пока не пришла сюда когда-то. Пришла и осталась. Хорошие люди, хозяин с хозяйкой, хоть и большие домоседы: никогда далеко не уходят от своего трактира.
Милли особенно осторожно протерла портрет высокого черноволосого и темноглазого мужчины в ужасно странной одежде. Портрет был старым, самым старым, и, скорее всего, этот немного пугающий мужчина уже давно был в земле, но его пронизывающий взгляд до сих пор заставлял вздрагивать любого, кто осмелился поднять на него глаза.
- Спокойной ночи, – пробормотала девушка тихонько, вешая картинку на место.
Если б в трактире никого не было, она б сделала реверанс перед этим черноглазым лордом (а кем еще он мог быть?), но сейчас за столами еще сидели люди, да и хозяйка была в зале. Стоя у стойки, она тихо журила своего гостя, остановившегося у них на пару дней; симпатичного мальчика. До Милли долетали обрывки разговора, и она поняла, что хозяйка не хочет, чтобы этот мальчик уходил куда-то на ночь глядя. Милли бы тоже не хотела. Мальчик был милым, хоть и странным. Он бывал у них уже не в первый раз, и всегда обращался к ней только по полному имени и говорил «вы», и кланялся, потому что «Миллисента – имя для принцессы, и увидите, миледи, однажды здесь остановится прекрасный принц, и влюбится в вас, и увезет с собой». Глупости и сказки, конечно, но иногда так приятно помечтать... Хотя кто (а уж тем более какой принц) посмотрит на такую бедную (хоть и симпатичную) девчонку, как она? Ох, не зря хозяйка называет мальчика сказочником, раз он несет такие небылицы.
Милли смахнула пыль с последней картинки. Она появилась совсем недавно, и девушка ужасно гордилась ею. На картинке была изображена сама Милли: с красивой прической и строгим лицом. Прическу сделала ей хозяйка, но Милли до сих пор не могла понять, почему хозяин попросил художника пририсовать ей такое изумительное, воистину королевское платье...
Еще не рассвело, когда в дверь тихонько постучали. Папаша Ханги, сонный и недовольный, зарылся в одеяло и тихо проскулил свое нежелание вставать.
- Нет уж, – пробурчала его жена, не открывая глаз, – теперь твоя очередь.
- Родная супруга из постели выгоняет, что за времена.
- Кошмар просто, – зевнула супруга.
- О-хо-хо, – простонал Ханги и пошел глядеть, кто будит их в такую темень.
Он дохнул на свечу, зажигая ее.
За дверью царила ночь, и когда папаша Ханги отступил на шаг, кусочек ночи проскользнул внутрь.
- Добро пожаловать, – проговорил Ханги. – Давно не получали весточки.
- Я прошу прощения, – низким голосом ответила тень и тряхнула плечами.
Капюшон спал с головы, и распахнулись полы черно-звездного плаща. Молодой мужчина стоял у порога темного трактира и прижимал к себе что-то.
- Ох, дорогая, – пробормотал Ханги под нос, – мне все же понадобится твоя помощь.
- Простите, – с отчаянием сказал ночной гость, – я не знал, куда еще пойти.
- Даже не думай, – прервал его Ханги. – Проходи уже, сынок.
Гость даже покачнулся от облегчения.
- Тише, – сказала невесть откуда взявшаяся мамаша Ханги и протянула руки. – Давай ее сюда.
Молодой человек машинально прижал сверток к груди и отступил.
- Не бойся, малыш, и не дергайся, разбудишь ее.
- Простите, – опомнился он и, колеблясь, все же отдал младенца женщине. – Откуда вы знаете, что это девочка?
- Мало что ли я вас видела, – отмахнулась мамаша Ханги. – Сам-то, помнится, еще вчера ползал тут по полу.
- Она – моя дочь, – прошептал их гость, не отрывая глаз от мамаши Ханги, бережно и уверенно держащей ребенка. – И я не знал, куда еще пойти.
- Ты уже пришел, – папаша Ханги обнял его за плечи. – Присядь.
Ребенок завозился в пеленках и тихо проскулил.
- Дай! – позвал гость и тут же нервно объяснил. – Ее имя Дайяна.
- Даинька-заинька, – проворковала мамаша Ханги. – Проголодалась, милая? Пойдем на кухню, поищем молочка, да?
Больше не обращая на мужчин внимания, мамаша Ханги ушла на кухню, продолжая ворковать над младенцем.
- Ее матери больше нет, – прошептал гость. – За мной, вероятно, погоня, мне нельзя тут оставаться. Какой толк, что меня называют великим волшебником, если я не могу обезопасить своего ребенка?
- Ты уже обезопасил ее, – сказал папаша Ханги. – Ты поступил правильно.
- Вы вырастили меня, – продолжил бормотать гость, ероша волосы. – Я подумал...
Папаша Ханги отошел к стойке, поставил свечу, и налил гостю немного выпить. Судя по всему, тому было необходимо.
- Пей.
Гость выпил, даже не глядя, и тут же закашлялся.
- Драконья настойка, – гордо прокомментировал хозяин. – Из самих песков. Пробирает даже ваш волшебнический люд.
Волшебник смахнул слезу.
- Мне пора, – прошептал он. – Вы позаботитесь о ней?
- Глупости, – сказал папаша Ханги. – Куда ты сейчас пойдешь?
- Погоня...
- ...никогда не найдет тебя тут. Поверь мне.
- Но...
- Никого еще не находила. Ты особый что ли будешь?
Папаша Ханги прошелся по залу, зажигая свечи, и не слушая растерянного волшебника и его уверения, что он, действительно, особый случай.
- Ты лучше... – начал папаша Ханги, но тут гость вскочил на ноги.
В трактире было уже достаточно светло, чтобы оглядеться. Волшебник изумленно охнул.
- Столько лет прошло, а тут ничего не изменилось! Ничегошеньки!
- А с чего бы тут чему-нибудь меняться, сынок.
Волшебник мазнул взглядом по трактирщику, все еще зачарованно озираясь. Мазнул, перевел взгляд – и тут же вернул.
- Ты... – тихо сказал он.
- Чего, малыш.
- Ты тоже совсем не изменился, папаша Ханги. Но как? Ведь столько лет, как...
Папаша Ханги подошел к бывшему воспитаннику и положил свою тяжелую лапу ему на плечо. Из-за двери, куда удалились мамаша Ханги с малышом, раздался короткий недовольный писк и тут же ласковый успокаивающий голосок женщины.
- Видишь, – обыденным тоном заметил папаша Ханги, – сплошные заботы. Тут успевай бы поворачиваться, куда уж тут найти времечко, чтобы состариться по-человечески.
Великий волшебник почти с ужасом уставился на хорошо знакомое (с детства) лицо. Внезапная мысль заставила его обернуться и практически подлететь к многочисленным изображениям на стене рядом со стойкой. Знакомые (с детства же) лица «племянников», и «учеников», и «бывших подручных», глядели на него. Но теперь, с обучением в МАГистрате за спиной, с новыми знаниями, волшебник узнавал во многих юных помощниках папаши Ханги тех, кто глядел на него со страниц учебников по истории магии. Где они все были уже зрелыми или даже седыми.
- Но... – запинаясь, проблеял он, замирая у одной картинки, – но Густав Великий жил сотни лет назад! – А это, это сам Рр...
Он запнулся, не договорив страшное имя.
- Ты что-то напутал, сынок, – улыбнулся трактирщик. – Ну, ладно, хватит болтовни, пора открываться. Поможешь, малыш? По старой памяти?
Великий волшебник мог только немо кивнуть.